«Впервые избив зэка, я испытал облегчение». Монолог охранника тюрьмы

Здравствуйте, в этой статье мы постараемся ответить на вопрос: ««Впервые избив зэка, я испытал облегчение». Монолог охранника тюрьмы». Если у Вас нет времени на чтение или статья не полностью решает Вашу проблему, можете получить онлайн консультацию квалифицированного юриста в форме ниже.

Содержание

1. В каких случаях осужденный может остаться для отбывания наказания в СИЗО?

2. Сотрудник — это быдло

3. «Школа и университет»

4. «Человек готов на что угодно, лишь бы это не повторялось»

5. «Либо молчишь, и делаешь, как все, либо уходишь»

6. Знакомство с «понятиями»

7. Как стажируют молодых

8. Как я увольнялся из УИС и судился с УФСИН

9. “Кто держит масть?” или какие есть касты?

Многие заключенные работают с администрацией, так называемый актив зоны. Среди них, как правило, самый большой выход на свободу по условно-досрочному освобождению. Они помогают поддерживать порядок в колонии среди самих осужденных, а администрация поддерживает их. Это дневальные и завхозы в отрядах.

Сами условия, сама служба сотрудника не позволяет кого-то жалеть. Это такой моральный порог, за которым ты можешь полноценно работать в колонии. Как говорится, «без соплей и сантиментов».

Как правило, отношение сотрудников к осужденным равнодушное — это очень помогает в работе трезво смотреть на вещи.

И вот когда перед тобой уголовное дело, и ты читаешь, что совершил тот или иной осужденный перед тем, как ты встретил его за решеткой, и бывает, скажешь только одно: «Во нечисть! Как таких земля носит?»

Ведь сидят и маньяки, и педофилы, и убийцы грудных детей. Есть и людоеды. И все они требуют к себе уважительного отношения в колонии — по «праву и по закону».

А какое может быть к ним уважительное отношение?..

Это уже тот уровень, где «право и закон» могут подвинуться на задний план. Как бытует среди сотрудников мнение, что не доходит до сердца маньяка самый лютый приговор суда, а вот удар сапогом в лицо достает до самого дна души.

Встречал я однажды в колонии одного повара осужденного. Общительный, верит в Бога, всегда улыбается, на хорошем счету, куча благодарностей, готов исполнить любое поручение, хлеб у него всегда свежий. Готовится освобождаться условно-досрочно, просит посодействовать, написать хорошую характеристику для суда.

«Работящий парень», — сказал я про него кому-то однажды. А в ответ: «А ты его приговор почитай!» Не поленился, открыл личное дело, начал читать. Я взрослый человек, и много зла видел в жизни, и меня этим не удивить. Но здесь мне стало плохо.

Двадцать лет назад этот повар заманил на реку знакомую девушку, которая что-то про него знала, — знала, как он убил кого-то при краже. Заманил на реку ее купаться и утопил. Ее утопил, а ее годовалого сына, что начал кричать на берегу, бросил в костер. Но то ли костер плохо горел, то ли этот повар спешил, а не поленился, достал из огня обгоревшего ребенка, оторвал с дерева ветки, стал душить его ивовыми прутьями, а после растоптал сапогами голову.

Я спросил про это, когда его встретил в следующий раз. «Двадцать лет прошло. Только Бог имеет право меня судить. Я пятнадцать лет на хорошем счету», — вот что он ответил. Ответил, окрысившись, со злобой, не улыбался.

Двадцать лет прошло… а с моей стороны для такого, как он, нет срока давности. И через двести лет. И через двадцать веков.

Подошел я тогда к кому нужно, и кончились его «пятнадцать лет на хорошем счету». Загремел в штрафной изолятор за мелкое нарушение — то ли за сигарету, не там закурил, то ли за то, что сел на кровать. За изолятор его выгнали из поваров, а там никто и не отпустил на досрочное освобождение, как нарушителя.

Да, есть и такие. Но это ведь единицы. Самое горькое, что сотрудники привыкают равнять всех под одну гребенку. Все зэки равны, все зэки — нелюди. Какая разница, за что сидит. Раз сюда попал, значит виноват. Не все сотрудники понимают или хотят понять, что и зэк человек.

Иногда ведь человек садится за конкретный принципиальный поступок.

Встречал осужденного, на которого написала заявление его бывшая до свадьбы подруга, что изнасиловал, украл сережки. Не хотела, чтобы жил с какой-то другой. У него уже семья. Получил пять лет. По поганой статье. Отсидел. Как сидел за «мохнатую статью» — об этом только догадываться можно. За это время распалась семья, в несчастном случае кто-то погиб, то ли жена, то ли ребенок. Но вышел, поехал к той подруге и убил ее. Получил новый срок. Уже 12 лет. Говорит: «Я не мог по-другому. Она мне всю жизнь искалечила. Я просто отомстил». Бог ему судья. Сколько людей, столько и судеб.

В каких случаях осужденный может остаться для отбывания наказания в СИЗО?

Во-первых , на то время, пока в его отношении продолжается рассмотрение другого уголовного дела, либо если необходимо участие осужденного в судебном процессе в отношении другого человека, а также в следственных действиях.

Во-вторых , в СИЗО оставляют тех, кто приговорен к сроку лишения свободы не более чем на 6 месяцев.

В-третьих , и осужденных на более длительные сроки могут в качестве исключения с согласия начальника СИЗО оставить отбывать наказание в изоляторе, при этом обязав выполнять хозяйственные работы по обслуживанию изолятора. Эти исключительные случаи строго регламентированы 1 ч. ст. 77 УИК РФ. Осужденный должен быть лишен свободы впервые (не рецидивист), на срок не свыше 5 лет, и наказание ему должно быть назначено с отбыванием в колонии ОБЩЕГО режима. Те, кого наказали заключением в колониях строгого режима, не смогут претендовать на то, чтобы остаться сидеть в СИЗО.

При выполнении всех вышеперечисленных условий осужденный может подать заявление на имя начальника изолятора с просьбой оставить его в СИЗО для отбывания наказания с выполнением хозяйственных работ. Без согласия со стороны заключенного оставить в следственном изоляторе дольше установленного срока его не могут. Точно таким же образом каждый осужденный, отбывая наказание в СИЗО, в любой момент может передумать и потребовать перевода в исправительную колонию.

Начальник СИЗО принимает решение об оставлении осужденного в изоляторе, исходя из наличия потребности в рабочих для обслуживания изолятора. Это такая работа, как уборка помещений, приготовление еды и мытье посуды, ремонтные работы, работа в библиотеке изолятора и т.п. Осужденные не могут работать в спецотделах изолятора и выполнять работу, связанную с обслуживанием средств охраны, связи и сигнализации. Работа оплачивается и учитывается в качестве трудового стажа. Таким образом, и изоляторы «закрывают» потребность в рабочих руках, и осужденные, по тем или иным причинам не желающие отправляться в исправительную колонию, могут этого избежать, на протяжении всего срока оставаясь в СИЗО.

Отмечу также, что отбывающие наказание в СИЗО находятся отдельно от обвиняемых и подозреваемых. Как правило, это общежитие, осужденные проживают там в общих камерах, которые не запираются. Осужденные, находящиеся в СИЗО, имеют право на ежедневные двухчасовые прогулки на территории изолятора в светлое время суток.

Всего вам доброго!

С уважением, Ольга.

По официальным данным, на начало 2018 года в России в учреждениях уголовно-исполнительной системы содержалось 602 тысячи человек. Имеющие опыт жизни за решеткой граждане исчисляются миллионами.

Хотя число заключенных в последние годы существенно сократилось, у любого совершеннолетнего есть возможность неожиданно для себя отправиться в СИЗО или камеру полицейского участка в социальной сети, участие в несанкционированном , или просто вызвав у силовиков своим внешним видом.

За решеткой, независимо от времени пребывания, задержанный, арестант или осужденный может столкнуться с незаконным и .

Чтобы узнать о том, как на эту проблему смотрят сами надзиратели, «Ридус» побеседовал с сотрудником ФСИН с большим стажем службы в одной из уральских исправительных колоний. В итоге интервью представлено в виде мыслей, изложенных от первого лица.

По желанию источника редакция не раскрывает его личные данные.

А какое может быть к ним уважительное отношение?..

Иногда ведь человек садится за конкретный принципиальный поступок.

Сотрудник — это быдло

Механизм контроля над сотрудником всегда один — тебя уволят. Всегда.

Шаг в сторону, неловкое слово перед начальством, незначительное служебное нарушение — это последний день твоей службы в колонии. В приказном порядке потребуют рапорт на увольнение, не напишешь — будут ходить по пятам, требовать, угрожать проблемами, затащат на аттестационную комиссию. И уволят, если нужно.

Увольнение — это основная форма стимуляции службы сотрудников. Попробуй работать в колонии с подъема до отбоя, с 06:00 до 22:00, и при этом сказать, что тебе что-то не нравится. У осужденных есть право на «8-часовой непрерывный сон». У сотрудника такого права нет. Потому что он работает ради льготной пенсии — и реже дальше дня, когда она настанет. Ради работы никто не работает. Потому что отношение к сотруднику часто хуже, чем к самим осужденным.

Сотрудник — это быдло. Наш начальник колонии прямо говорил на разводах: «Главное — зэки. Вы — обслуживающий персонал». А потому никакой другой мотивации службы у сотрудника никогда нет. Всегда одна — дотянуть бы до пенсии, а там хоть трава не расти.

В колониях везде установлены камеры, и никак их не обойдешь. Камеры фиксируют нарушения и осужденных, и сотрудников. Осужденные садятся в штрафной изолятор, сотрудники получают выговоры, нравоучения и увольнения. Кому как повезло.

Такого, чтобы сотрудник специально искал место, где нет видеокамеры, чтобы там побить очередного осужденного, ну, это просто вызывает улыбку. Из чистой математики. Когда в колонии 1500 заключенных, а в дежурной смене 15 сотрудников. Когда всех успеешь побить?..

Все эти случаи с побоями в колониях, как правило, конкретные обстоятельства. Началось общение, сотрудник потребовал, осужденный нагрубил, что-то не сделал, сотрудник применил силу, осужденный оказал сопротивление, и пошло-поехало по нарастающей… У кого власть, тот и сильнее и правее. Кто в темном углу колонии смотрит на закон?

Контроль над сотрудником — это прежде всего контроль над сделанной им работой. За сотрудником, за его поведением специально никто и не следит, делай что хочешь, думай как хочешь, но чтобы отчет о работе и сама работа были налицо. «Иначе будешь уволен и пойдешь поднимать сельское хозяйство!»

Психика человека находящегося под следствием и переправленного в СИЗО (следственный изолятор) уже начинает адаптироваться к окружающей среде, многие вещи становятся понятными, а поведение становиться более привычным. Лишенный обычных для вольного человека благ, подследственный становится более изобретательным, например, находит способы вскипятить воду в отсутствии электрочайника. Повышаются коммуникативные способности, ведь общение это та единственная отдушина, помогающая не озлобиться и не закрыться в себе во время пребывания в изоляторе.

Стоит также отличать поведение «первоходов» от поведения рецидивистов, первые стараются создать привычную атмосферу вокруг себя, разбавляя тюремный быт вольными шуточками, вспоминая свои приключения и играя в романтику и понятия. О вторых можно сказать, что они попадают в свою привычную среду и не пытаются себя развлечь и отвлечь, а показывают характер, расставляя все точки над «i» сразу объявляя свой статус окружающим. Статус же определяется на следующем этапе, после того, как будет оглашен приговор, и человек будет доставлен в исправительную колонию.

«Школа и университет»

После обыска следователь сказал Алексею Полиховичу собираться. Ночь была душной: в июле 2012 года в Москве весь месяц было выше 25 градусов тепла. Полихович достал сумку, покидал в нее первые попавшиеся под руку вещи. Следователь поинтересовался, почему среди них нет кофты, Алексей удивился и сказал, что жарко. «Возьми, сейчас жарко, но дальше-то холодно будет», — посоветовал следователь.

— Я думал, что он собирается поместить меня в какую-то особенно холодную камеру, — говорит Алексей, из 3,5 лет своего первого заключения почти два года проведший в следственном изоляторе, — Настоящий смысл до меня дошел сильно позже. Следователь знал, что все с посадкой — не в моем конкретном случае, а вообще — длится долго. Но я даже не представлял себе, насколько долго.

«Когда я зашел в барак — я ***** (очень удивился). Огромное помещение, метров триста, а в нем — нары, нары, нары… Я до этого даже в пионерлагере не был!» — вспоминает Роман А. начало своего первого срока. В его бараке было 130 человек. Похожие цифры называют и другие бывшие заключенные.

В России, в отличие от западных стран, большинство осужденных содержится не в учреждениях камерного типа, а в общежитиях. «С советских времен Россия унаследовала сеть лагерей, где осужденные жили в бараках, внутри которых они могли свободно передвигаться и общаться между собой», — пишет социолог Ксения Рунова, изучающая системы исполнения наказаний в Институте проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге. Руководство ФСИН провозгласило ликвидацию лагерной системы еще в 2010 году, но реформа забуксовала.

Писатель и политик Эдуард Лимонов, отбывавший свой срок в колонии общего режима, вспоминал, что там ему приходилось тяжелее, чем в следственном изоляторе. «В СИЗО лучше. Я просидел там два года и потом месяц в колонии. Так этот месяц измотал меня больше, чем два года. Я попал в «красную» колонию, где всем заправляли менты», — говорил он. Наши собеседники с этим не согласны: по их единодушному мнению, в колонии нет такого ощущения запертости.

«Ты можешь передвигаться по территории отряда: в барак, в локалку» (отгороженный участок между бараками — прим. ред.), на работу, на обед, в спортзал, в клуб, — вспоминает Роман А. свою зону строгого режима — В СИЗО ты сильно ограничен размерами камеры и только подконвойным передвижением».

«Человек готов на что угодно, лишь бы это не повторялось»

— Как вам удалось вынести из-за колючей проволоки такой взрывоопасный компромат?

— Я долгое время отбывал наказание в местах лишения свободы, и последние 5 лет находился в Саратовской ОТБ-1, сейчас уже печально известной. По заданию администрации я сидел за компьютером, занимался видеозаписями, в том числе. И естественно, получил доступ к этим файлам. Мне пришлось действовать очень скрытно, потому что я подвергался огромному риску. Но тем не менее, у меня все получилось. На протяжении двух лет я собирал, копировал, прятал с одной целью — чтобы после освобождения начать эти публикации. Что я и сделал.

— Как смогли так долго прятать эти файлы?

— Я сохранял их на свой рабочий компьютер, за которым проводил большую часть времени. Потом я переписал это на диск. Конечно, риск был колоссальный. Если бы об этом стало кому-то известно, я бы не вышел. Уже после освобождения меня обыскивали 4 раза, так как они боялись, что я мог что-то вынести. Но я слишком близко знал эту систему и то, как она работает, поэтому смог составить план, и у меня все получилось.

— То. что попало в кадр — пытки, насилие — это исключительные случаи или рядовые будни того учреждения, где вы находились?

— Это спецмероприятия, которые всегда проводились по указанию или под контролем сотрудников. Ни для кого они не были тайной. Это были, конечно, не ежедневные пытки по расписанию. Но это происходило регулярно и системно.

— Вы лично знали кого-то из жертв или мучителей?

— И тех, и других. Это же все заключенные. Те, кто пытал на кадрах — это такие же зэки. Сотрудники в этом не принимали непосредственное участие, но они создавали условия.

— Какая была цель издевательств?

— Как я понял, от этого не застрахован никто — ни человек, осужденный за экономические преступления, ни убийца, ни педофил. Это вообще никоим образом не завязано на совершенные преступления. Эти спецоперации могут проводиться в отношении кого угодно. С целью банального вымогательства, отжатия бизнеса, добиться признания или дачи показаний в отношении кого-то другого. Возможно — оговорить кого-то. Целью могут быть дальнейший шантаж, вербовка своей собственной агентуры, потому что после таких пыток человек готов уже на что угодно, лишь бы это не повторялось.

— Вам известно, что дальше стало с героями этих роликов?

— Об этом я знаю не все, интересоваться открыто я не мог, чтобы не выдать себя. Я располагаю только слухами и той информацией, которая сейчас ко мне поступает. Кое-кто уже не свободе, кто-то даже написал заявления — огласка укрепила их, они смогли рассказать о том, что к ним применялись пытки, что у них вымогали деньги, что они подвергались насилию, в том числе и сексуальному. Я считаю, это большой прорыв в правозащите.

«Либо молчишь, и делаешь, как все, либо уходишь»

— Российский омбудсмен Москалькова все-таки выступила в вашу защиту, вы почувствовали интерес органов в том чтобы разобраться наконец во всем этом?

— Честно говоря, мне кажется, что все это больше похоже на бутафорию. Кто бы что ни говорил, факты пока говорят о том, что правоохранительные органы не слишком рвутся все это расследовать. Количество уголовных дел не увеличивается, скамья подсудимых не пополняется новыми фигурантами. Эта машина у них очень медленно движется. Очень быстро у них получилось только объявить меня в розыск.

— За что, кстати?

— Формально — за нарушение правил условно-досрочного освобождения. Но дело в том, что такие правила определяются судом, а в моем случае ничего такого не было — это легко проверить, если запросить постановление о моем УДО. Никаких условий мне там не было предписано. Но мне также известно о возбуждении против меня уголовного дела с формулировкой «за незаконное получение доступа к сведениям, составляющим государственную тайну». Здесь они фактически признались, что пытки, насилие — это их засекреченные мероприятия, к которым я несакционированно получил доступ. Они видят проблему не в том, что есть издевательства и нарушения прав людей, они видят проблему, что эти сведения стали достоянием общественности.

— Почему именно больница стала таким пыточным местом, ведь больницы для заключенных чаще становится убежищем?

— Это ни для никого не секрет. Саратовская ОТБ широко известна и за пределами Саратовской области. На протяжении, думаю, даже не одного десятка лет люди пересказывают друг другу истории об этом месте.

— Администрация была в курсе?

— Это в принципе не может происходить без участия и контроля со стороны администрации. Все поголовно были в курсе, включая огромный штат медперсонала, сотрудников.

— Никто не пытался это остановить?

— Там же практически нет случайных людей. Если кто-то и появляется из неравнодушных, он просто не приживается. Либо молчишь и делаешь, как все, либо уходишь.

— Заключенные пробовали привлечь внимание, жаловаться, обращаться к адвокатам, правозащитникам?

— Единичные случаи бывали. Но здесь нужна колоссальная поддержка со свободы — чтобы и адвокаты работали, и родственники обивали пороги средств массовой информации. Такие возможности есть далеко не у каждого. Такие случаи бывали, но все они уходили в стол и никогда нормально не расследовались. И правозащитникам жаловались на жестокое обращение, избиения. Но никто не был наказан.

— В какой момент вы решили предать это огласке?

— Не было какого-то конкретного перелома. Я думал об этом какое-то время, понимая каким рискам я подвергаю себя. Мне нужно было время на подготовку. Эта мысль крепла, зрела и потом превратилась в план, который я и реализовал.

— А ваше заключение как проходило?

— В момент задержания и во время следствия на мне в первые два месяца, можно сказать, живого места не было.

— Почему вы вообще оказались в таком месте?

— Это была моя ошибка. Но весь свой срок я отбыл до конца и освободился по решению суда, через 7,5 лет. Я не платил никому взяток, хотя это практикуется. Я не бежал. Я отбыл срок и вышел на свободу по закону.

— Вас судили по наркотической статье, как появились наркотики?

— В моей жизни не было ничего примечательного. Я закончил три курса Белорусского экономического, встречался с друзьями, подрабатывал. Потом я совершил ошибку, доверился людям, которым не стоило доверять. Жалею ли я об этом? Да. Но с другой стороны, тогда я бы не пришел ко всему этому, и никто бы обо всем этом не знал. Сложилось, как сложилось. Я никак не был связан с политикой, правозащитой — был максимально далек от всего этого. Никаким правдорубом я не был, просто так сложились обстоятельства, что я нашел путь, который посчитал для себя верным. И до сих пор так считаю. Я поставил на кон все, что у меня было, включая свою жизнь.

Знакомство с «понятиями»

Для меня был проведён мини-экскурс о социальном разделении осуждённых на касты внутри уголовного мира. Объяснили, кто такие чёрные, или блатные. Чёрные (блатные) – осуждённые, категорически отказавшиеся сотрудничать с администрацией колонии, строго соблюдающие «воровские понятия». Эти люди противодействуют администрации колонии, занимаются провокацией в отношении администрации и постоянно нарушают ПВР, в общем, типичные маргиналы. Таких ещё называют «отрицалово».

За частые нарушения на таких лиц сотрудниками ИУ составляется рапорт о нарушении ПВР, чёрных часто отправляют в ШИЗО – штрафной изолятор или «кича» на блатном жаргоне. ШИЗО – помещение для отбывания наказания за постоянные нарушения. В каком-то смысле ШИЗО – это тюрьма внутри тюрьмы, и порядки там соответствующие.

Также существуют ПКТ и ЕПКТ (помещения камерного типа) – там условия отбывания ещё жёстче. В ПКТ изолируют самых опасных нарушителей на длительное время для изоляции от остальных осуждённых. Ещё был ОСУОН – отряд строгого отбывания наказания. Там отбывают осуждённые за терроризм, экстремизм, склонные к побегу и самые злостные нарушители режима, закона и порядка.

Кроме чёрных, есть «красные» или, как их называют блатные, – «козлы». Красные или козлы – это осуждённые, которые подписали документ о сотрудничестве с администрацией ИУ и работают официально или не официально, получая за это зарплату, которая облагается налогом, или же определенные снисхождения со стороны сотрудников.

Последняя каста, самая униженная, бесправная внутри уголовного мира – осуждённые с низким социальным статусом, на блатном жаргоне – «обиженные» или «петухи». Эти люди заняты самой грязной работой – уборкой всей колонии, очисткой туалетов, канализаций, иных отходов жизнедеятельности. На их плечах лежит обязанность сексуально удовлетворять других осуждённых, но, как правило, не бесплатно. Прошу заметить, не все обиженные занимаются таким промыслом, а только единицы – как правило, они гомосексуальны. Ко всем представителям обиженных в тюрьме нельзя ни прикасаться, ни садиться или стоять с ними рядом. Категорически запрещено дотрагиваться до их вещей или принимать от них что-либо. В общем, как я узнал чуть позже, эта колония считается «чёрной», то есть администрация не справляется со своими обязанностями и «зоной» управляют те самые блатные.

Посещая режимные помещения – ШИЗО, ПКТ, ЕПКТ и ОСУОН, – обратил внимание на затертые надписи на стенах и зданиях: Режим, Закон, Порядок.

Как стажируют молодых

Стажировка длилась три месяца, и служба медом мне не показалась.

Суточные дежурства – это отвратительный график полтора суток через полтора. На службе 25-30 часов, в оставшееся время трёхсуточного цикла – отдыхаешь. Из-за сильного дефицита кадров на меня возложили обязанности полноценного сотрудника, но за зарплату стажера, а она не доходила и до 14 тысяч за полный отработанный месяц.

За 3 месяца я достаточно насмотрелся на бардак и беспредел внутри колонии. Младших сотрудников прессует начальство: лишают премий, проводят «разборы полетов». Начальник всегда прав; если подчинённый провинился, после бессонных суток тащится на ковер к начальству. Каждый день конфликты с осуждёнными, провокации с их стороны и никакой защиты со стороны руководства. Начальники ссылаются на то, что сам виноват.

Однажды на меня напала группа осуждённых. Оборонялся. Начальник снова отчитал как школьника за разбитое окно.

Отслужив совсем немного, я уже ощутил полное разочарование. Младший инспектор — рядовой сотрудник в УФСИН – это абсолютно бесправная дрожащая тварь, раб огромной системы.

Три месяца стажировки закончились, и меня отправили на двухмесячную первоначальную подготовку в учебный центр. Случился первый серьезный конфуз – работодатель не выплатил командировочные. После выяснения причин пообещали, что в течение учебы все оплатят. Командировочных так и не дождался. Бухгалтерия благополучно потеряла мои бумаги.

Знающие коллеги, с давних пор служащие в колонии, поведали, что есть некий фонд, куда все работники в добровольно-принудительном порядке каждый месяц вносили средства для оказания помощи сотрудникам колонии, столкнувшимся с жизненными трудностями. Однако если сотрудник обращался, деньги никто не выплачивал. На эти средства оплачивались огромные долги учреждения.

Прошла учеба, меня аттестовали. Теперь я настоящий, полноценный сотрудник, знающий НПА, регламентирующие мою работу, и ПВР. Мне выдали ПР-73 (или просто «дубинку»), баллончик с газом «Резеда», наручники и видеорегистратор «Дозор». Не успел я вернуться к себе на службу, как меня снова отправили в командировку в другую колонию – в населенный пункт, где разруха и криминогенная обстановка была ещё хуже, чем в моем городке. И опять не сразу выплатили командировочные, ссылаясь, что денег нет (где-то я это уже слышал).

Как я увольнялся из УИС и судился с УФСИН

Отслужив три года, я попросил перевод на другую должность – отказ. В конечном счёте решил уволиться. Перед увольнением обратился к юристу и подал в суд на УФСИН. Нарушив статью 140 ТК, УФСИН не выплатил мне заработную плату, компенсацию за невзятый отпуск и ещё некоторые выплаты, положенные внутренними приказами. Только во время судебных тяжб, длившихся месяц, мне вернули положенную сумму.

Судебное дело выиграл и был этим горд, я одержал маленькую победу над огромной системой. Невыплаченные командировочные, о которых я рассказывал ранее, выплатили только через год, после повторного суда с УФСИН, где я снова одержал победу. Из-за отсутствия нужного опыта совершил много ошибок, но какие, я узнал только после суда.

Там, за запретной зоной, охраняемой вооруженными людьми на «вышках», я увидел беду, нависшую над нашей страной. Беда эта системная, которую нужно искоренять как можно скорее. Скажу вам, дорогие читатели, что «зона» прекрасно показывает всё скрытое, гнилое и омерзительное в нашем современном российском обществе и государстве. Все проблемы и противоречия нынешней политической системы видны, когда сталкиваешься с «зоной». «Зона» как кривое зеркало прогнившей российской государственности.

(ФСИН)

Заключенного помещают в «пресс-хату» с сотрудничающими с администрацией лицами («козлами»), которые прыгают на него, предварительно насильно растянутого на полу, с верхнего яруса шконки.

(МО, ФСИН, СК)

Пытаемого надолго приковывают к стене или неподвижному предмету. Как в прошлом году сообщала “Медиазона”, в Московском городском суде в помещении для ознакомления с материалами дел к стене прикреплено несколько металлических колец. Подследственных и подсудимых пристегивают к ним наручниками, оставляя свободной только одну руку. Подразумевается, что такая поза позволяет арестантам листать разложенные перед ними на столе документы, а охранникам — не волноваться, что те попытаются сбежать. Однако на деле конструкцию используют для пыток. Несколько человек обращались к правозащитникам, рассказав, что конвоиры пристегивали их к кольцам и, обездвижив, избивали — или же оставляли в таком положении на целый день.

“Кто держит масть?” или какие есть касты?

Несмотря на то, что разделение людей на масти происходит непосредственно в СИЗО, узнать об их отличиях необходимо ещё на воле:

Блатные (босота, братва). Эти люди считаются профессиональными преступниками и своеобразной элитой тюрьмы. Заключение для них – лишь очередной закономерный этап на жизненном пути.
Мужики. К этой категории относятся люди, которые совершили преступления на почве бытовых проблем, в состоянии аффекта или алкогольного опьянения, по глупости, неосторожности или из-за жадности. Они составляют основную массу населения СИЗО. В общем это просто те, кто не “хотел, но так получилось”.
Черти (чушки). К этой масти причисляют людей, которые совершенно опустились, перестали следить за собой и смирились со своей участью. Они обычно выполняют самую грязную и тяжёлую работу, но не подвержены сексуальному насилию.
Обиженные (опущенные). Данную категорию заключённых остальные преступники могут склонять к мужеложству.В касту обиженных попадают случайно или после тюремного беззакония. Обратного пути для них не существует. Другие заключённые могут “опустить” или убить человека, который лишил другого чести, но положение опущенного они изменить не в силах.

Чтобы пережить такой неприятный период своей жизни, как нахождение в СИЗО, нужно знать, как себя вести в этом месте. К примеру, всегда следует слушаться сотрудников изолятора, ведь в противном случае вас поместят в карцер.

О том, как оформить передачу в СИЗО, рассказано в этой статье.

Подъем арестантов осуществляется в 6 утра, после чего они получают завтрак. Он состоит, как и прочие приемы пищи, из первого, второго и напитка. Конечно, питательность и вкус тюремной пищи оставляют желать много лучшего. Только те заключенные, у которых есть медицинские показания для этого, могут рассчитывать на лучшее питание.

Далее с 8 до 9 утра проходит пересменка конвоиров. Они обходят камеры, и обязаны принимать жалобы со стороны заключенных.